— Ты что, не видишь, что мне плохо? — Игорь, наклонив голову, злобно смотрел на стоящую рядом с ним мать, сухонькую, небольшого роста старушку, над которой он возвышался на голову, — меня колотит всего, а тебе жалко денег на опохмел.
— Игорёнька, — сквозь слёзы ответила Клавдия Никифоровна, — ты уже третью неделю пьёшь, посмотри на себя, краше в гроб кладут.
— Именно, — рыкнул он, — ты так и хочешь, чтобы меня в гроб положили, а мне всего-то нужно полбутылки беленькой. У тебя же есть деньги, ты три дня назад пенсию получила!
— Ты же и так у меня больше половины пенсии забрал, — всхлипнула старушка и утёрла слезу, что мы есть-то будем, чем за квартиру платить? Теперь же и последнее потратить хочешь, сыночек.
— Я бутылку куплю, да и все, ты не обеднеешь от этого, — в пропитанной спиртовым духом голове Игоря, который хоть и выглядел лет на пятьдесят, но был всего двадцати семи лет от роду, был только абстинентный синдром, поэтому никакие другие мысли, кроме полбутылки водки, там не помещались. Но на его пути к желанной беленькой стояло препятствие в виде этой старухи, которую он с трудом узнавал.
— Остановись, пожалуйста, — всхлипнула мать, которая тоже была не такой уж и старой, всего пятьдесят, но, благодаря постоянным переживаниям за сына, то и дело уходящего в длительные запои, выглядела как минимум на семьдесят, — полежи, тебе полегчает.
— Уйди, — прорычал сын, вспомнивший, что в комнате матери стояла шкатулка с её драгоценностями, хотя какие там драгоценности, пара серёжек и колечко из золота 585 пробы, однако, на опохмел этого должно было хватить.
Клавдия Никифоровна от испуга съёжилась ещё сильней и чуть-чуть подвинулась, но разошедшийся Игорь уже вошёл в раж.
— Ты же мне всю жизнь испортила своими придирками, — вдруг выдал он, — я, то учился плохо, то вёл себя не так, то не с теми девчонками встречался, то работал не на той работе, а теперь вот ты мне похмелиться не даёшь!
Он шагнул вперёд и оттолкнул её в сторону, рыкнув вслед: — чтоб ты сдохла, тварь старая!
От толчка женщина отлетела в сторону и ударившись об стену, попыталась устоять, но не смогла, рухнув на пол, а взбешённый, словно сошедший с ума, сын ударил её ногой в живот. От боли, внутреннего огорчения за судьбу своего единственного, но такого непутёвого сыночка, она задохнулась и, через несколько секунд потеряла сознание.
Игорь, перешагнув через лежащую на полу мать, двинулся в её комнату, где стояла заветная шкатулка с серёжками и кольцом. Сейчас он их возьмёт, сдаст Помыку, местному барыге и, наконец получит так необходимую е
му водку, после которой ему станет гораздо лучше. Придерживаясь рукой за стену, ведь он с трудом удерживал равновесие, Игорь добрался до комнаты матери и сразу же открыл нужную коробку, ведь мать никогда не прятала её от сына. Вытащив все содержимое, он начал озираться по сторонам— колечки, это хорошо, но если ещё и пенсию её найти, то можно будет снова устроить кутёж со своими друзьями, которые, после вчерашнего, как и он, страдали от тяжкого похмелья.
Деньги тоже лежали, где всегда, поэтому Игорь выгреб их и двинулся на улицу, ведь там его ждали друзья и водка, которая снимет похмелье и его жизнь снова засияет яркими красками. На мать он не обратил внимания, прошёл мимо, даже не закрыв за собой дверь.
Их соседка, женщина лет шестидесяти, которую все звали Петровна, слышала крики, в том числе последнее пожелание Игоря, после которого Клава не издала больше ни звука. Поэтому сразу после того, как Игорь вышел из квартиры, она бегом устремилась внутрь, ожидая чего-то страшного. Клава лежала скрутившись на полу и не шевелилась. Петровна пощупала пульс и, убедившись, что соседка жива, вызвала скорую и полицию. Обе службы приехали быстро, Клавдию Никифоровну сразу же увезли в районную больницу, где успешно прооперировали, ушив разорванную печень. Молоденький участковый в компании с оперативником среднего возраста составили протокол и взяли с неё показания.
Несмотря на то, что по заключению медицинской экспертизы вред здоровью был менее тяжким, следователь определил Игоря в следственный изолятор до суда. А выйдя из больницы Клавдия Никифоровна пришла к Петровне и попросила денег в долг.
— Не могу я по-другому, — вытирая слезу, сказала она Петровне, — он же мой сын, моя кровиночка. Я и к следователю ходила, пыталась уговорить его не заводить дело на моего сына, но он ответил, что это невозможно. И мало того, отправил его в тюрьму до суда. А сынок слабый, ему там тяжело, куда тяжелей, чем мне тут.
— Он тебя чуть не убил, — всплеснула руками Петровна, — пьяный, ногой в живот саданул так, что печень лопнула. Я к врачу ходила, который тебя оперировал, он сказал — ещё час и ты умерла бы от потери крови.
— Понимаю я все, — всхлипнула женщина, — но он мой сын, каким бы ни казался. Это ведь не он такой плохой, это водка. Поэтому я тебя и прошу, дай мне денег взаймы, я ему передачку соберу и отнесу.
— О-хо-хо, — тяжко вздохнула Петровна, денег ей не было жалко, она бы дала их даже без возврата, но поступок Игоря злил её настолько, что она хотела одного — чтобы жизнь его наказала как следует.
— Денег я тебе, конечно, дам, причём с возвратом ты не торопись, как сможешь, так отдашь, но свою позицию выскажу, — она прямо посмотрела на Клавдию Никифоровну, — жизнь все равно накажет его, хочешь ты того или нет. И дай Бог, чтобы это наказание помогло ему. Мне ведь он тоже не чужой, я ж его с пелёнок знаю. Поэтому не спеши с возвратом. А если он изменится и перестанет пить, то вообще не надо будет отдавать.
— Милая моя, — заплакала Клавдия Никофровна и обняла соседку, — дай Бог тебе здоровья, а я за тебя свечку в церкви поставлю.
Затем был суд, где усталый судья, зачитав все обстоятельства дела, вынес приговор — один год колонии общего режима. Могло быть хуже, по этой статье Игорю светило до трёх лет, но следователь прислушался к словам матери и обставил все так, чтобы парень получил по минимуму. Прямо из зала суда его увели на этап, а через неделю отправили в колонию. За это время Клавдия Никифоровна успела трижды сходить к сыну, передав ему тёплые вещи и различные продукты.
Следующий год был самым тяжёлым в её жизни. Она осунулась и, казалось, постарела ещё больше. Она не чувствовала вкуса еды, не выходила на улицу, а денег с её скромной пенсии по второй группе инвалидности едва хватало на еду, ведь она старалась каждый месяц отправлять сыну посылку с продуктами, ведь в колонии жизнь не сахар. Затем она даже перестала считать дни, передвигаясь, словно сомнамбула, все чувства куда-то исчезли, осталось одно ожидание.
Раздавшийся звонок немного рассеял тьму отчаяния, сковавшую её разум, она подошла и открыла дверь. Там стоял парень лет тридцати, одетый бедно, но во все чистое.
— Мамулечка моя, — прошептал он и по его лицу потекли слезы, — что же я с тобой сделал?
Он шагнул к ней, обнял женщину и, только тогда она поняла, что её сын вернулся. Тьма, сковавшая её душу, рассеялась и, уже через неделю она стала выглядеть лет на тридцать моложе. Игорь устроился на работу каменщиком, он получил профессию в колонии и вообще перестал пить. Даже когда наступал праздник, он наливал в стакан сок или минералку, а на все уговоры выпить отвечал, что все своё он уже давно выпил, а чужого ему не надо. Через полгода он женился, затем у молодой семьи родился сын, причём крестной матерью они позвали Петровну.
Автор: Владимир Молоканов
Загрузка ...
0 Комментариев