Анна Алексеевна повернула ключ в замке. Сердце её громко стучало, отдаваясь в висках. Вот и пожила спокойно на старости лет. Теперь не знаешь, чего ожидать от будущего. Вернее сказать, что ничего хорошего от этого визита Анна Алексеевна не ждала. Уж сколько горя она хлебнула с Нинкой, никто сосчитать не сможет. В кого она такая уродилась? Вроде и отец у неё нормальный был, без каких-либо заметных патологий, жаль погиб рано. Может причина как раз в этом и кроется, что девчонка без отцовской строгости росла, вот и сбилась с пути праведного. Сама-то Анна с малых лет была к труду приучена, на всякие глупости ни времени, ни сил не хватало. А вот из единственной дочки приличного человека сделать почему-то не получилось. Перед соседями стыдно, чего Нинка только не творила! Лет с 14 загуляла, никакой управы на неё не было. Замучилась Анна Алексеевна её из подвалов да шумных квартир вытаскивать, из лап мужиков выцарапывать. Отмоет бывало, откормит, слово честное возьмёт с дочери, что больше туда ни ногой, а через неделю, максимум через месяц снова искать идёт беглянку. Из дома всё повыносила доченька единственная, чуть ли не голые стены оставила, всё на пьянки-гулянки спустила. Поэтому, когда пропала Нина шесть лет назад, мать вздохнула свободно. Нет, она, конечно, искала дочь, в полицию заявление писала, но, когда оттуда сообщили, что Нина проживает в городе, в ста километрах от их посёлка, пожалела, что не занесло её куда-нибудь подальше её занесло. Поначалу всё ждала, от каждого стука вздрагивала, страх был, что вернётся родная дочь обратно, а вместе с ней и тот кошмар, которого она боялась.

Анна Алексеевна тяжело вздохнула и повернула ключ в замке. А куда деваться? Не оставишь же дочку на улице, да и прописана она в доме, имеет право на проживание.

— Вот я и дома, мам, — вздохнула Нина, проходя внутрь. — Даже не поменялось ничего. Так без ремонта и живёшь?

— Так и живу, — вздохнула Анна Алексеевна. — Откуда у меня деньги на ремонт? Сама еле-еле концы с концами свожу. Знаешь же, что пенсия у меня небольшая.

— Любишь ты прибедняться, мать. Радовалась бы, что хоть какая-то копеечка есть, у меня и того нету. Ладно, не о том речь. Я поживу у тебя какое-то время. Не выгонишь?

— Что ж живи, ты тут прописана.

Анна Алексеевна поставила чайник на огонь и начала выставлять на стол скудные припасы.

— Чего не спрашиваешь, как живу? — Нина развалилась в стареньком скрипучем кресле, стоящем около обеденного стола. Сколько она помнила, на нём всегда любила сидеть мать. Сейчас ей самой безумно захотелось почувствовать себя главной в доме и она без зазрения совести заняла материнское место.

— Чего спрашивать, захочешь, сама всё расскажешь, — мать села на табуретку напротив дочери, разглядывая её лицо. Постарела, выглядит старше своих лет, вон какие морщины прорезались вокруг глаз. Вроде бы это та самая девочка, которую она когда-то любила до глубины души, до дрожи в сердце, которую кормила грудью и качала, прижимая к груди. А сейчас почему-то сердце совсем к ней не тянется, словно чужой человек сидит напротив. Даже дотронуться до неё не тянет.

Анна Алексеевна заварила чай в старом фарфоровом чайничке с отбитым краем и из закромов достала маленькую баночку с малиновым вареньем. Нина с самого детства обожала это варенье, поэтому по какой-то непонятной для Анны Алексеевны причине, все эти годы она оставляла нетронутой одну баночку. На всякий случай, по привычке. Вдруг дочка вернётся. Нет-нет, не та Нинка, которая измотала все нервы, обманывая, воруя и даже поднимая руку на мать. Анна Алексеевна ждала ту свою девочку, которой она читала сказки и таяла от прикосновения её детских ручек к её щекам. Тогда была впереди вся жизнь. Во всяком случае так казалось.

— Моё любимое! — воскликнула дочь, выхватывая из рук матери варенье. — Не поверишь, мам, именно об этом я мечтала все эти годы.

— Чего ж не приезжала? Пропала на целых шесть лет.

— Мне что в твоей глухомани делать? Хвосты коровам крутить? Да, как погляжу, здесь и коров-то не осталось. Дыра дырой. Не по мне такая жизня, мать! Тоскливо мне здесь.

— Ну так что ж вернулась тогда? — спросила мать, наблюдая, как густое варенье быстро исчезает из банки.

— Так, мам, получилось. Досадное стечение обстоятельств, так сказать. С мужиком своим я рассталась. Он, паразит, как узнал, что беременная я, так из своей квартиры и турнул. Не на вокзале же мне жить, вот я к тебе и подалась.

— Так ты ребёнка ждёшь? — Анна Алексеевна даже вздрогнула. Мало того, что Нинка вернулась, осчастливила, называется, так ещё и младенец скоро появится, вообще житья не будет. Анна Алексеевна внимательно посмотрела на дочь. Кто знает, может оно и к лучшему, вдруг дочка к 33 годам поумнеет и остепенится. Материнство-то многим беспутным девкам мозги на место поставило. — Когда рожать?

— Не скоро, месяцев через пять. Ты, мать, не волнуйся, я у тебя долго не задержусь. Вот рожу, чуток оклемаюсь и уеду, друзья-товарищи в тёплые края зовут, к морю поближе. И ребёнку там хорошо будет, воздух, фрукты-овощи экологически чистые.

— Хорошо там, где нас нет, — глубокомысленно изрекла Анна Алексеевна. — Жить-то там где будешь? С ребёнком много не нагуляешь.

— Опять ты со своими нотациями! — фыркнула Нина. — Я от тебя и сбежала, потому что твои нравоучения поперёк горла встали. Я, может, с гулянками вообще завязать решила. Окончательно и бесповоротно. Хватит уж кузнечиком по жизни скакать, пора за ум браться. На работу устроюсь, место в общежитии получу, потом и на собственное жильё подкоплю, если получится. А может и замуж ещё выйду. Или, думаешь, я совсем никуда не годная?

— Что ты, что ты, Ниночка, — расчувствовалась мать, — я очень даже рада, что ты решила свою жизнь поменять. Всё у тебя получится, главное, что ты осознала. И не в таком возрасте люди жизнь заново начинают! А я тебе чем могу-помогу.

— Вот это разговор, мать! — воодушевлённо воскликнула Нина. — Налей-ка мне ещё чаёчку.

Вадимка родился

Вадимка родился в срок.

— Принимай нового жильца, — засмеялась Нина, вручая матери маленький пищащий свёрток, — на тебя внук похож.

Анна Алексеевна разглядывала сморщенное личико новорожденного внука и сердце её наполнялось любовью. Она уже и забыла, как это чудесно вдыхать запах детского тела, целовать бархатистую полупрозрачную кожу с голубыми ниточками вен; замирать от едва слышного дыхания и недовольного покряхтывания. И ждать внезапную улыбку на пухленьких губках-бантиках, убеждая себя, что внук улыбается именно ей, именно её он рад видеть и слышать.

Нину сын раздражал, бессонные ночи превращали её в раздражённую мегеру. Поэтому, услышав за стеной плач Вадимки, Анна Алексеевна вскакивала с постели и бежала в комнату дочери, где брала внука на руки и на цыпочках по-быстрому уносила прочь. В своей комнате она ходила из угла в угол, прижимая к себе маленькое тельце и тихонечко напевая колыбельные песни. Прошла вечность с того времени, когда она пела их маленькой Ниночке. Казалось, что слова и мелодии подчистую стёрлись из её памяти. Но, как только внук оказывался на её руках, все они каким-то чудесным образом приходили на ум.

Хорошо, что Нина не отказывалась кормить мальчика, иначе где было взять деньги на детское питание?

За стеной в соседней комнате слышались шаги, Нине не спалось. «Вот легла бы и лежала, пока малец уснул, — с негодованием размышляла Анна Алексеевна. — А то бегает туда-сюда. То ей курить, то чай пить. А потом Вадимка проснётся, так ей сразу спать захочется, начнёт матом орать на мальца, будто он от этого успокоиться сможет». Казалось, прошло одно мгновение, она только-только закрыла глаза и тут же услышала плач внука. Посмотрела на часы: два ночи, сама не заметила, как проспала почти 4 часа. Надо вставать, а то малыш Нину разбудит. Она прошла в Нинину комнату и взяла ребёнка на руки. Свет от фонаря создавал полумрак, рисуя расплывчатые контуры.

— Тише, Вадимушка, тише, — прошептала пожилая женщина и каким-то чутьём вдруг поняла, что в комнате, кроме её и внука, нет никого. — Нина, ты спишь? — спросила она, подходя к кровати дочери. Там никого не было, постель была даже не смята. Нехорошее предчувствие мурашками заползало по спине.

Родившийся ребёнок оказался совершенно не нужен матери, и все заботы о его воспитании легли на плечи бабушки. Но если бы только это...

— Нина, — повторила она. Было тихо. Даже Вадимка, успокоенный ласковыми руками бабушки, замолчал и уснул. Анна Алексеевна аккуратно, чтобы не разбудить, положила его в кроватку и включила ночник. Комната была пуста. В углу на полу валялись какие-то старые вещи, ящики комода выдвинуты. Видимо, Нина собиралась наспех.

— Вот дурёха, — пробормотала мать, — куда её понесло?

Догадка, словно пламя костра, озарила её мозг. Она вернулась в свою комнату и открыла шкаф. На второй полке снизу под стопкой постельного белья она хранила деньги. Пенсию принесли только вчера, поэтому потратить она не успела, но тайник был пуст. Она ещё раз пошарила под бельём, в надежде, что купюры задвинулись в самый зад, и, потеряв силы, села на пол. Чего она ожидала от дочери? Что та исправится? Наивная! Ладно деньги, это дело наживное, в крайнем случае и перезанять до следующей пенсии можно. Но как она сына могла бросить? Знает же, что у матери больные ноги, куда ей с грудным ребёнком нянькаться?!

Анна Алексеевна с трудом встала и прошла на кухню. В горле пересохло так, что хотелось кашлять. Нельзя, Вадимка проснётся, раскричится, а его даже покормить нечем будет. На столе, прижатый сахарницей, лежала записка.

«Мать, не злись. Не могу я так больше, — писала Нина. — Видит Бог, старалась я полюбить этого ребёнка. Только не по мне это. Ты сдай Вадика в детдом, там ему лучше будет. Может усыновит его кто-нибудь. Не поминай лихом и не ищи меня. Не вернусь я».

Анна Алексеевна подержала листок в руках. Хотела порвать, да передумала: вдруг пригодится когда-нибудь. Отнесла в свою комнату и засунула в папку с документами.

Утром, нашарив в карманах немного денег, Анна Алексеевна, оставив внука одного, сходила в магазин и купила бутылку молока и пакет манной крупы. На детскую смесь средств не хватало.

— Неужели ты, Алексеевна, внука манкой кормить собралась? — спросила продавец. — Или у самой зубов не стало, чтобы нормальную пищу грызть?

— А что ты думаешь, тебя мать чем-то другим кормила? Все вы на малаше выросли и ничего на случилось.

— Сколько внучонку твоему?

— Четыре месяца исполнилось.

— Рановато ещё ему кашу на покупном молоке давать. Гляди, Алексеевна, как бы в больницу мальчонка ваш не попал.

— Не попадёт, — буркнула бабушка и поспешила домой. Как объяснишь, что ни на что другое денег не было.

«Он у меня и суп хлебать будет, благо припасов в подполе хватает», — рассуждала она сама с собой по дороге.

Мне нельзя в детский дом

Есть хотелось ужасно. Деньги, которые оставались с бабушкиной пенсии, кончились ещё неделю назад. Почтальонша, конечно, приходила пару раз, наверное хотела отдать очередную пенсию, но Вадим побоялся открыть дверь и притворился, будто никого в доме нет. Без денег жить плохо, но ещё страшнее оказаться в детдоме, где клопы, крысы и всякие злые дети. Так говорила бабушка, а ведь она обманывать не станет. Вадим огляделся по сторонам и перебежками спрятался за мусорным контейнером. Только бы не увидел никто, а то вот стыдно-то будет, что внук Анны Алексеевны по помойкам шастает.

Раньше он только в кино видел, как люди, у которых нет своего дома, ищут еду на помойке. Когда он два дня назад в первый раз решил попытать счастья, чтобы отыскать что-либо съестное, ему повезло. Какой-то добрый человек выставил рядом с контейнером целый пакет крупы и засохший хлеб. Никто не заметил, как Вадимка засунул всё это сокровище за пазуху и со всех ног бросился домой. Хлеб он съел сразу. Никогда раньше он не пробовал такого вкусного хлеба. Даже упаковку от него он засунул в ящик стола, чтобы потом, когда появятся деньги, купить в магазине такой же. С крупой дело обстояло гораздо хуже. Хотя за 5 лет жизни с бабушкой он много раз видел, как она готовит, но сам научился только жарить яичницу и варить макароны, картошку и манную кашу. Ничего из этого дома уже не осталось. Вадимка облазил весь подвал в надежде найти хоть что-то съедобное, но там давно ничего не было. В последний год бабушка болела и огород никто не сажал. И запасы макарон тоже быстро закончились.

Крупа, найденная на помойке была какая-то странная, никогда бабушка такую не покупала. Вадимка долго варил её в большой кастрюле, но она почему-то так и осталась жёсткой.

«Ничего, — приговаривал мальчик, жуя не проваренную крупу, — так тоже вкусно. Не совсем, конечно, но зато много получилось. Главное, что никто не знает, что бабушка больше не может за мной смотреть. А то быстро бы в детдом забрали».

Автор: Веста