То, что дед Сидор любил в разговорах приврать, в деревне знали многие. Выходило у него это всегда убедительно и ловко. При этом если ловил кураж и был в ударе, то завораживал слушателей не хуже народных кудесников типа Чумака с Кашпировским.
А в тот майский солнечный день, когда праздновался юбилей Великой Победы, участником которой он был сам, творческие приливы обуяли его с раннего утра. Но на официальной части празднования, в правление колхоза, куда его пригласили вместе с другими фронтовиками, реализовать себя не удалось.
Во-первых, на фоне орденов, которые по торжественному случаю нацепили мужики в этот праздничный день, его единственная медаль смотрелась достаточно скромно.
Во-вторых, председатель колхоза спешил на районное мероприятие, быстро поздравил ветеранов и уехал.
Выпили, конечно, закусили, повспоминали боевые годы, помянули друзей и как-то незаметно разошлись.
Направился и дед домой, но на полпути его окликнула ватага молодых мужиков, расположившихся у костра под густой кроной ветлы, нависшей над деревней.
Следует добавить, деда Сидора в деревне любили и в любой компании считали своим. Понимали: если и врёт, то не для корысти, а веселья ради.
И после первой же стопки попросили рассказать что-нибудь весёлое.
– Ну что ж, – важно приосанился дед, – про весёлое я сегодня говорить не буду, день хоть и праздничный, но все-таки со слезами на глазах. А вот про удивительный случай из своих фронтовых будней, так и быть, поведаю. Хотите – верьте, хотите – нет, но что услышите – истинная быль.
Как вы знаете, во время войны служил я в обозе, а это далеко не героические войска, и отличиться в них ой как непросто. Общеизвестно, обозники наступают последними, а отступают первыми.
А я вот все-таки отличился, и он энергично тряхнул своей единственной медалью, впрочем, не какой-нибудь, а «За отвагу». И только сущий пустяк, – продолжил он, – помешал мне, чтобы вместо медали сейчас на груди красовался орден.
А дело было в последнюю зиму войны. Мы с сослуживцами возвращались с трофеями в глубокий тыл, погоняя усталых лошадок, чтобы успеть засветло вернуться на свою базу.
Дорога пролегала вдоль мелколесья, а навстречу нам к передовой шла длинная вереница молодых ребят-пехотинецев. По возрасту и новой одежде было видно – необстрелянные. И вдруг, откуда ни возьмись, над головами раздался оглушительный рокот «мессера», который тут же вдавил всех нас в пушистый снег.
Прошелся эдак вдоль колонны, без всякой стрельбы и бомбометания, и потому я сразу догадался: с задания – порожняком летит. Но по почерку для себя отметил – фриц не простой, а бывалый, из асов ас.
Так оно и оказалось. Со второго захода летчик приноровился к колонне и, идя на бреющем полете, этак ловко лыжней зацепил под ремень нашего солдатика, поднял метров на триста да и кувырнул вниз. Потом таким же манером – второго, третьего… Здесь уже и у меня злость в грудях закипела.
— Послушай, – неожиданно прервал его тракторист Васька, который с головой ушёл в тему и слушал деда, раскрыв рот. – Может быть, ремни надо было поснимать, глядишь, и цеплять ему не за что было бы.
— Легко тебе давать советы около чугунка с ершами, а в той непростой ситуации даже я опешил от такой наглости. Будь ты там, Васёк, точно бы на лыжу четвёртым угодил, – урезонил его дед.
— Достаю я, значит, из саней трофейный пулемет с полной лентой, а он, гад, видно меня облюбовал поддеть на лыжу. Но я тоже не промах: быстренько метнулся в густой орешник, ну, думаю, вряд ли ты меня отсюда сразу выгребешь. И с третьей попытки достать меня из кустов наградил я его очередью. Самолет вздрогнул, отвернул в сторону фронта и густо задымил. И все-таки стервец дотянул, упал за линией фронта, а вот свались он на нашей территории, быть бы ордену. Несколько сот метров пролетел лишних, которые и лишили меня Красной Звезды. Во всяком случае, так мне объяснили в штабе полка, вручая эту медаль, – с важной серьезностью завершил свой монолог дед Сидор.
Судя по затянувшейся паузе, было видно, что рассказ произвел на мужиков сильное впечатление. Но после небольшого анализа голоса разделились. Одни утверждали, что дед опять наврал с три короба и обвёл всех вокруг пальца, а другие были склонны верить, но при условии – если и соврал, то самую малость.
А захмелевший Васька и вовсе перевёл услышанное в практическую плоскость. Схватил увесистый сук, оседлал его и, изображая из себя самолет, шумно, с разбега налетал на уснувшего Федота, пытаясь поддеть того суком под ремень, чем доставлял явные неудобства последнему.
Впрочем, к полудню, когда допивали последнюю банку самогона, все, что называется, окончательно дозрели и были склонны думать, что на сей раз дед был правдив, как никогда. Захмелевшие мужики с уважением поглядывали на деда Сидора и его медаль, цена которой ну никак не меньше ордена.
Автор: Любовь Скоромная
Загрузка ...
0 Комментариев